Ну и как бы в контексте репоста не могу обойтись без цитат

[Виконт Сэ]

говорят, что я спасенье, кротость и свет,
говорят, что я целительница и жизнь,
говорят, что от всех болезней и прочих бед
избавляешься, лишь за руку мою подержись.
я хожу по осенним деревням и городам,
меня садят за стол и показывают детей.
я не знаю, что есть добро. что могу – отдам,
и мой путь неизменно чист, неизменно прям,
и мои небеса все вытертей и пустей.

говорят, что она есть зависть, обман и ложь,
говорят, что она разносит смерть и чуму.
говорят, что с ней поболтаешь – и пропадешь,
заболеешь, сгинешь в лесу, попадешь в тюрьму.
говорят, что нет спасенья от зла ее,
только я лишь могу испорченных излечить,
говорят, по ее следам летит воронье,
а еще говорят, что нас с ней не различить.

я иду с востока и севера, осень мертвенна и сыра,
а она идет с юга и запада сквозь туман голубой
и ни я, ни она не ведаем зла и добра,
и ни я, ни она не знаем, что есть любовь.
я иду ей навстречу, и руки пусты мои,
и моя душа распахнута и светла,
и за мной видно небо сквозь облачные слои,
и трава сгнивает там, где она прошла.

мы стоим против друга, и листья в глазах рябят,
и леса вздыхают испуганными зверьми,
и впервые я говорю: я люблю тебя.
обними меня, сестра моя, обними.


Мне казалось, что мир этот создан из стали,
а я из ветра, солнца и пыли.
Я всегда хотела, чтобы меня любили,
но они меня распинали.

Я была хорошая дочь и почти жена, но
из меня не выходило хамелеона.
А теперь я лежу на дне океана,
и его вода фиолетова и солена.

Наверху ветра барашки волн теребят.
Я моллюск, и спираль моя уходит в себя,
бесконечно свиваясь кольцом, уходит в себя.

Я была Лилит и Снежная Королева,
и со мной ходили в поход и ходили налево,
и меня на коленях просили никуда не деваться
и впервые убили, когда мне исполнилось двадцать,
я смеялась над миром, а он оставался суров.
Я была человек и женщина, я была молоко и кровь.

А теперь я моллюск, я доисторический аммонит,
тот, что память эпох на раковине хранит,
надо мной океан лежит и рыбьи плавают особи.
Надо мною толща воды,
подо мной песок и гранит,
Господи, как тихо.
Ты слышишь, как тихо,
Господи?

Говорят, на свете живет дракон, говорят, страшней его не найти, мол, он враг человеческий испокон, искушает людей, сбивает с пути. Говорят, что кожа его - гранит, говорят, в глаза ему не смотри - мол, завертит, закрутит, заворожит, заморозит каждого изнутри.

У дракона шкура темна, сера, а еще он быстрее любой змеи. Пролетают мимо века, ветра, он - почти скалою во тьме стоит.

Есть принцесса, дворец ее далеко, косы рыжие, порванные штаны. Она знает, что где-то живет дракон (выдох пламенный, зубищи жестяны). Королеве нужен хороший зять, и король на дочку опять сердит, но принцесса мечтает однажды взять и дракона
самостоятельно победить.

Горизонт серебрян, необозрим, поднимаются горы в неровный ряд.
То ли это мы легенды творим,
то ли это легенды тебя творят.

Песня сложится за твоей спиной, золотое солнце войдет в зенит, и принцесса едет на смертный бой, и копье о щит жестяной звенит. И влетает, как рыжая стрекоза (правда, что ль, он пламя рождает ртом?)...
Но они замирают глаза в глаза,
и становится сказка вдруг не о том.


2.
Всех, кто сегодня счастлив - боже благослови,
где-то в душе рассказчика мерзко скребутся черти.

Понимаешь. Любая сказка - она всегда о любви,
даже если кажется, что о смерти.

Просто законы - справедливы, хотя и злы.
Тот, кто горяч - никогда не сможет согреться.
Это неправда, что драконы умирают от старости или стрелы.
Они умирают от любви,
что не помещается в сердце.

3.
Входит ночь во дворец, темноглаза, тепла, боса,
затихают шаги, умолкают все голоса,
и в свои покои идет королева,
и никто не хочет попадаться ей на глаза.

Да, она не любит празднества и балы.
Молчалива, спокойна. Идет. Прямее стрелы.
Ее косы рыжи и руки ее теплы.
Говорят, что она смотрела в глаза дракону
и осталась жива, величайшей из дев прослыв.

Может, кто-то еще б добавил чего, но кто же будет так глуп?
Королева раздевается у зеркала и всматривается вглубь.

И отчетливо видит, как белая кожа становится чешуей,
такой, что не пробьет ни одно копье,
как в чертах лица проступает - уже не вполне свое.

Как становится неуязвимым и нелюдским -

потому что любивший дракона
сам становится им.

И она сползает по стенке, нищим завидуя и калекам,
шепчет: "Господи боже,
как я устала быть человеком".


Анна живет на девятом, ей нравится крепкий кофе и маленькие котята, ее место пусто и совершенно не свято. Она - одиночество с рыжими волосами и крепким рукопожатием, ненакрашенною улыбкою, с красным платьем, с цветами на подоконнике съемной квартиры, с кучей привязок к вещному миру, но дело обстоит так, что она есть воплощенная пустота.

От глухой тоски просыпается по утрам, у нее против сердца два ожога, да третий шрам, как от кривого зазубренного ножа. Она научилась жить так, чтоб он не мешал, научилась жить, по чуть-чуть дыша.

Анна умеет складывать верно слова, это немного из колдовства, если честно, она раньше даже умела летать, но теперь - говорю же, одна пустота.

Так она живет в непрерывистой тишине, так она лежит на глубоком дне, ровно два года она лежит. Но потом над нею свирель шуршит, это некий сказочник думает - дай позабавлюсь.
И над нею сказку свою ворожит.

Так постепенно расступается тишина, Анна поднимается со дна, ритмы складываются - забавно и долго.

Анна встречает волка.

Серая шкура, измазанная в крови, Анна думает - пожалуйста, останови, это же какой-то театр абсурда, дешевая пьеса, ну подумай, откуда тут волк - тут же нет никакого леса, тут девятый этаж, тут кодовый, блин, замок, давай я закрою глаза, и его тут не будет, ок?

Волк не пропадает, лежит, тяжело дышит. Девятый, сука, этаж, странно, что не выше.

И она не знает, что сказка уже идет, что свирель умолкла, но сюжет-то вот, что из этого танца выхода нет. Анна его выхаживает, готовит ему обед, лучше не спрашивайте о подробностях, и даже ее коты, обнюхавшись, переходят с волком на ты.

Однажды Анна садится смотреть фильм, вставляет в дисковод CD-rom, думает: ебаный в рот стокгольмский синдром. Волк говорит человеческим голосом - не ругайся, фи. И ложится на кровать позади нее - типа, тоже смотреть фильм.

Нет, говорю, подробности не важны, счастье, сука, вообще у всех одинаково, да, у них теперь есть одни на двоих сны и закаты солнца сиреневатого, ну и бабочек в животе, словно при гастрите. Ну и что? Отвернитесь, пожалуйста, не смотрите.

Впрочем, есть другое: однажды волк уйдет восвояси, ей придется идти за ним - в темноте, без связи, тридевять земель, семь железных сапог, девять сотен дорог. То дожди, то палящие отчаянные лучи, выбирала законы сказки - так получи.

Но - потом, а сейчас она счастлива, говорю, это будет еще долго по календарю, и вообще - сырою землею, водой текучей, и дождем, и ветром, и тучей заклинаю, и будет слово мое тяжелей свинца, пусть свирель моя не отступится - до конца, пусть она пройдет той дорогой, что он прошел,
и вообще,
пускай же будет
все хорошо.


(с) Лемерт

Comments

[Лисы по ту сторону дождя]

Б...ть, душа моя, ну навылет же и с утра, то ли люблю тебя, то ли ненавижу за такое каждый раз...

[Виконт Сэ]

Ты еще и не слышала никогда, как я читаю про дракона.) Поскольку я холерик, где-то к середине каждого из процитированных текстов я начинаю рыдать.)

[Лисы по ту сторону дождя]

Виконт Сэ, я щас начала рыдать, читая это про себя. На работе, под носом у директоров)) Нам с тобой надо устраивать на хаффлослайзе поэтические вечера!

[Виконт Сэ]

Лисы по ту сторону дождя, в кофейне внизу. То есть я не знаю, где вы решите разместить кофейню, но про себя уже называю так наш первый этаж.

[Лисы по ту сторону дождя]

Виконт Сэ, да не вопрос.

[Неле]

Всеми руками за поэтические вечера!
Давно меня так поэтическое не цепляло, как то, что ты выкладываешь в последнее время. Первое из этих - просто в сердце.

[Jenny. Ien]

Это просто охрененно. Слов нет.