Что-то понял, что так люблю эту историю, что пусть она лежит тут. Я второй раз за час эту книжку рекомендую. Макс Фр...

четверг, 03 апреля 2014

16:10

Виконт Сэ

Коварство и эффективность!

Что-то понял, что так люблю эту историю, что пусть она лежит тут. Я второй раз за час эту книжку рекомендую.

Макс Фрай. Сказки старого Вильнюса-I.
Улица Вису Швентую

— …и вот идет она по городу в таком ужасе, что даже реветь не может, потому что — ну, ты прикинь, пятнадцать тысяч долларов, это и сейчас не то чтобы копейки, а в то время совершенно фантастическая сумма. Еще вчера были и вдруг пропали. В собственном доме, среди бела дня. И получается, кто-то из своих взял, больше некому, чужие давно не заходили. И совершенно непонятно, на кого думать. А если хотя бы на минуточку предположить, что понятно, так еще хуже. Потому что если деньги взял муж, то пропали не только заветные тысячи, а вообще все. Ну, ты понимаешь ее логику, да? Зачем нормальному, непьющему мужику тайно уносить из дома собственные доллары, если не ради побега со смуглой красоткой-разлучницей в какую-нибудь знойную Аргентину или, на худой конец, Варшаву. И вот идет она с такими замечательными мыслями, сама не знает, куда и зачем. Говорила потом, моталась полдня по городу, просто чтобы с ума не сойти вот так сразу, без подготовки, а растянуть удовольствие хотя бы до вечера. Пока переставляешь ноги и следишь, чтобы под машину не угодить, ты, получается, вроде как при деле, и это помогает держать себя в руках… Короче, неважно. Шла себе и шла. И вдруг услышала, как за ее спиной какая-то женщина говорит: «… еще со вчера лежит в холодильнике…»
читать дальшеИ мама тут же все вспомнила. В смысле как сама перепрятала деньги в холодильник. Накануне папа был на ночном дежурстве, а к маме пришла сестра, тетя Соня. И они под сплетни о родне уговорили бутылочку домашней настойки. Если не две. Потом тетя Соня ушла, а у мамы спьяну случился приступ паранойи. Уснуть не могла, думала, куда деньги перепрятать. Она же все время, пока эти доллары в доме лежали, сама не своя была. Все прикидывала, как бы получше спрятать их от воров. И под мухой ее осенило. Завернула пакет в тряпку, положила в кастрюлю, сверху накидала кислой капусты, накрыла крышкой, поставила в холодильник и успокоилась — если и заберутся воры, в холодильник вряд ли полезут, разве только за выпивкой, а по кастрюлям шарить не станут, не до того. И легла спать, страшно довольная своей находчивостью. А поутру, проспавшись, полезла в шкаф проверять, на месте ли деньги, — просто по привычке, она по сто раз на дню проверяла. А в шкафу их, понятно, уже не было. И мама сразу ударилась в панику, вместо того чтобы сесть и спокойно подумать. И только когда кто-то на улице сказал про холодильник, она все вспомнила, бросилась домой и, понятно, нашла деньги в кастрюле. То есть эта история закончилась хорошо. Родители в конце концов купили дом — тот самый, на Конарского, где и сейчас живут; ну, неважно. Мама потом эту историю всем рассказывала, и соседка — жила рядом с нами такая бабушка Дайва, из тех чудесных старушек в шляпках с искусственными розами, кому с виду лет семьдесят, а начнешь их слушать, и кажется, что все пятьсот, ходячая история, разве только князя Гедиминаса в живых не застала. Да и то не факт, может, просто к слову пока не пришелся… И вот она стала расспрашивать — где да где ты про холодильник услышала? Мама сперва не могла сообразить, но потом вспомнила, как свернула с Пилимо к храму Всех Святых, а там вроде бы еще раз свернула, и на этом месте бабушка Дайва понимающе закивала — дескать, ну конечно, по улице Вису Швентую ты шла, где еще и получить дельный совет, как не там. Мама эти слова мимо ушей пропустила, но не я. Мне же тогда двенадцать лет было, ты что! Самый подходящий возраст, чтобы такими вещами интересоваться. И уж я в бабу Дайву вцепилась — что за улица такая и как там совет получить? А ее и упрашивать особо не нужно было, любила поговорить. Оказывается, есть такая не то примета, не то просто городская легенда — если ищешь ответ на какой-то вопрос, хочешь узнать что-то важное или, скажем, совета спросить, иди на улицу Всех Святых, ходи по ней туда-сюда, думай свою думу и слушай внимательно, рано или поздно дадут тебе ответ человеческим голосом, главное — не прохлопать, потому что повторять никто не станет. Ну, ты представляешь, что со мной сделалось?

Наконец пауза. Не потому, конечно, что Янка ждет моего ответа. Просто вспомнила про давно остывший чай. Но я все-таки говорю:

— Представляю. Каждый день с утра до вечера по улице Всех Святых гуляла?

Хохочет.

— Ну что ты. Не каждый, а только тогда, когда у меня появлялись жизненно важные вопросы. То есть примерно через день. И знаешь, что замечательно? Я всегда получала ответ. Хороший, простой и понятный, как будто жизнь — задачник для пятого класса и я нашла способ подглядывать в конец, где все правильные ответы написаны. Вот честное слово, не вру. Загадаю, например, про какого-нибудь мальчика, так обязательно услышу, как где-то в конце улицы ругаются: «Дурак!» Или наоборот, восклицают: «Ах ты, мой хороший», — и сразу все про мальчика ясно. А когда влюбилась в одного красивого старшеклассника, услышала, как пьяный кричит собеседнику: «Ты кто? Я тебя не знаю!» И ведь чистую правду сказал, тот красавчик вообще не подозревал, что я, такая расчудесная, на свете есть, да и я его всего раз пять издалека видела. А однажды обиделась на подружку, уж не помню, в чем там было дело, но переживала страшно, даже ночью ревела, с утра не утерпела, вместо школы поехала в центр, по улице Всех Святых гулять, чтобы сказали, как теперь жить, и, знаешь, услышала тихий такой голос, совсем близко: «Не сердись». Как будто кто-то сзади подошел и лично мне на ухо шепчет, я даже чужое дыхание на шее почувствовала. Оглянулась, а не то что рядом, на всей улице никого. Вообще ни души. Ух как мне стало страшно! Но с подружкой помирилась, конечно. Сказали же: «не сердись», — значит, нельзя… Ох. Я долго потом на Вису Швентую не решалась ходить. Но мое тогдашнее «долго» — это всего несколько месяцев, осенью я опять туда зачастила. Дала себе честное слово, что теперь с пустяками не сунусь, только про самое-самое важное спрашивать буду, но можешь себе представить, какое оно у меня тогда было, это «самое важное». То очередной мальчик понравился, то родителей в школу вызвать пригрозили, то в театральный кружок записывать не хотят… Короче, в один прекрасный день я услышала, как мужской голос говорит — очень, знаешь, таким сварливым тоном: «Отвяжись, надоела». И вот тогда я испугалась по-настоящему. И одновременно обиделась. Прогоняют, значит. Ну и ладно, подумаешь. Обойдусь. Ни за что больше сюда не приду, вот хоть убейте. И действительно, не приходила несколько лет. Сперва боялась-обижалась, а потом просто забыла. Ну как, не то чтобы совсем забыла, а перестала придавать значение. В пятнадцать лет все, что с тобой происходило два года назад, кажется совершенной ерундой. Потом — тем более. Так что до двадцати я как-то дожила без подсказок. А потом влипла в историю, вернее, в несколько историй сразу, одна другой веселее… Ой, да что я тебе рассказываю, ты же знаешь, за кем я была замужем. Короче, я сейчас даже не могу вспомнить — нарочно я тогда отправилась на Вису Швентую за советом или случайно мимо шла. Жила как в тумане, дома — ад, и куда ни пойдешь, таскаешь этот ад за собой, как улитка раковину… В общем, так или иначе, а свернула я на улицу Всех Святых и почти сразу услышала, как кто-то говорит: «Всего на три года уезжала, а вернулась — такие перемены, ничего не узнать». Вроде бы обычная реплика, да? Но я совершенно точно знала, что это было сказано только для меня. Я, сам понимаешь, не раз думала, что надо просто взять и уехать куда глаза глядят. Это в городе меня найти проще простого, а мир-то велик. Но никак не могла решиться. Не представляла, куда ехать, что я там буду делать и на какие шиши жить. Думала — совсем пропаду, здесь хоть какая-то крыша над головой есть, и мама с папой рядом, ничем не помогут, так хоть пожалеют. И вдруг — как будто ведро воды на меня вылили. Мгновенно очнулась. Подумала — а что я теряю? Домой даже заходить не стала, благо документы всегда с собой носила. Отправилась к маме, сказала, что уезжаю, она на радостях все деньги, какие были в доме, собрала, но отдала мне только на вокзале, когда я в автобус садилась. И правильно сделала. С женами наркоманов иначе нельзя. Рано утром я уже была в Варшаве, оттуда поехала в Германию автостопом. И как-то все устроилось — и работу нашла, и на улице не осталась, я же немецкий неплохо знала и с людьми всегда легко ладила. А ад мой благополучно потерялся где-то на полпути к Мюнхену. В туалете на одной из заправок, я так думаю. Короче, долг маме я уже через четыре месяца вернула переводом, а дальше становилось только лучше, вот буквально с каждым днем все лучше и лучше, потрясающее было время. Я, конечно, помнила фразу: «Всего на три года уехала», а все равно не планировала возвращаться. От добра добра не ищут. Но тут, как раз примерно через три года после моего отъезда, заболел папа. Ничего страшного, как в итоге оказалось, но я так перепугалась, что поехала его навещать. И вдруг выяснилось, что владыка моего ада давным-давно исчез. Не то укатил в Индию, как всегда мечтал, не то мерцающие астральные сущности его, такого прекрасного, похитили, понятия не имею, потому что больше никто никогда его не видел. И по мне, так гораздо лучше, чем если бы он просто умер, как все предсказывали, я — за открытый финал. И от его чудесного исчезновения я пришла в такой восторг, что сама не заметила, как восстановилась в университете, мне же совсем немного доучиться оставалось. А потом вдруг объявились знакомые немцы с очень интересными предложениями, и все у нас так занятно завертелось — до сих пор, собственно, вертится, ты знаешь… Давай ты теперь заваришь чай, а я соберусь с мыслями. Потому что не представляю, как рассказать, что было дальше. Но лопну, если не расскажу.

За время моего отсутствия Янка успела пересесть из мягкого кресла на стул, зачем-то застегнула пиджак и, кажется, даже губы подкрасила.

— Это чтобы сосредоточиться, — отвечает она на мой невысказанный вопрос. — Когда спина прямая, я почему-то лучше соображаю. А если застегнуться на все пуговицы, речь становится более внятной, проверено практикой. Все это сейчас очень-очень важно, скоро поймешь почему.

Киваю — дескать, ладно, пойму. Разливаю чай, протягиваю ей чашку. Терпеливо жду.

— Значит, так, — наконец говорит Янка. — Смотри, как обстояли мои дела. С одной стороны, я очень хорошо помнила, почему решилась уехать. И отдавала себе отчет, что это был самый правильный поступок в моей жизни. И не пыталась делать вид, будто приняла решение сама, без подсказок. Моя благодарность к голосу, прозвучавшему в тот день на улице Всех Святых, была и остается безграничной. С другой стороны, я туда больше не ходила. В моей жизни не осталось вопросов, ответы на которые я не могла бы получить самостоятельно. Вот и старалась не беспокоить по пустякам. Не знаю, кого именно. Но — не беспокоить по пустякам, точка. В машине, конечно, не раз там проезжала, но это, думаю, не считается. А однажды, года полтора назад, я туда все-таки пошла. Совершенно сознательно пошла. Я хотела сказать наконец «спасибо». Вернее, подумать «спасибо». Решила — если даже вопросы там вслух произносить не нужно, уж «спасибо»-то мое тем более услышат. Опять же, не знаю кто. Но услышат, факт. И вот иду я по Вису Швентую, старательно думаю свое «спасибо-спасибо-спасибо» и заодно глазею по сторонам — пасмурно, но очень светло, как только весной бывает, почки на деревьях вот-вот взорвутся, и от этого в воздухе такая неуловимая зеленая зыбь, а значит, скоро будет совсем тепло, зацветут вишни, черемуха, сирень, а потом наступит лето, и как же будет хорошо… И тут я осознаю, что говорю это вслух. То есть не все подряд, а только одну фразу: «Как же будет хорошо». Заткнулась, конечно, смутилась страшно, покосилась по сторонам — как там народ, не шарахается от сумасшедшей бабы? Но вокруг никакого народа не было, только впереди девушка шла, и это еще вопрос, кто из нас сумасшедшая баба, потому что она вдруг как подпрыгнула! И помчалась куда-то, размахивая руками и смеясь. А я, наоборот, остановилась. Потому что — ну, ты понимаешь, о чем я подумала.

— Что девушка по улице Всех Святых не просто так шла?

— Ну да. Я еще вспомнила, как она медленно плелась, еле ноги переставляла. Сперва далеко впереди была, а я ее за минуту почти догнала, хотя никуда не спешила. И вдруг — такое ликование. Я же себя тоже примерно так вела в школьные годы, когда ходила на Вису Швентую узнавать про мальчиков и контрольные. И хихикала, и верещала, и подпрыгивала. А кого, собственно, стесняться — неведомых голосов, которые и так знают, что у меня на уме?.. В общем, я долго потом об этом происшествии думала. И в конце концов решила — отлично все получилось. Какая разница, я это сказала или еще кто-то? Если у девицы действительно был какой-то вопрос к мирозданию, она получила самый прекрасный ответ, какой только можно вообразить.

Янка улыбается и одновременно тяжко вздыхает. Черт знает как это у нее получается.

— В следующий раз я попала на Вису Швентую примерно месяц спустя, совершенно случайно. Ну, то есть не с какой-то возвышенной целью, а только потому, что это был кратчайший маршрут от русского книжного, куда я зашла за журналами, до чайного клуба на Базилиону, где меня ждали коллеги; мы туда, знаешь, ходим по пятницам после работы вместо того, чтобы надираться пивом в ближайшем баре, как все приличные люди. В общем, я задержалась в книжном, страшно переживала, что чай закажут без меня — они же совершенно не разбираются, выберут не пойми что! — рванула чуть ли не бегом, кратчайшей дорогой. И тут заголосил телефон, мама решила посоветоваться, ехать ей к куме в деревню на выходные или холодно еще, и я громко — ну, потому что шумно на улице, машины ездят — заорала в трубку: «Обязательно поезжай, там хорошо!» Спрятала телефон в карман и чуть не налетела на тетку, которая шла впереди и вдруг внезапно остановилась как вкопанная. Я в последний момент как-то изловчилась, обогнула препятствие и услышала, как она шепотом, почти про себя, повторяет мои слова: «Поезжай, там хорошо». И чуть не расхохоталась вслух — ну надо же, опять! — но, конечно, сдержалась. И весь вечер об этом думала — пока чай пила и потом, перед сном. И даже на следующее утро. И знаешь, ничего путного не придумала, но радовалась, как дура. Вот просто счастлива была, что так все совпало и мой голос снова кому-то что-то подсказал. И пришла от этого в такое вдохновенное настроение, что вечером уже специально поехала в центр, припарковалась прямо на Вису Швентую и принялась там бродить туда-сюда. Не то чтобы я планировала регулярно выкрикивать: «Все будет хорошо» — и любоваться произведенным эффектом. Как раз наоборот, твердо обещала себе помалкивать. И ни о чем не спрашивать. Просто хотела там побывать. Побыть. И все.

Янка снова улыбается, тянется за сигаретами, берет одну, крутит в руках, смотрит с рассеянным интересом, похоже, не может вспомнить, что обычно делают с этими штуками. Продолжает.

— И понимаешь. Вроде бы ничего особенного в тот вечер не произошло. Я сама помалкивала и никого ни о чем не спрашивала, даже мысленно. И не было никаких голосов, никаких пророчеств. Только где-то все время играла музыка. Труба или что-то в таком роде, я не разбираюсь. И похоже, не в записи, а живьем. Ничего сверхъестественного, конечно. Кто-нибудь репетировал у открытого окна, весной они у всех нараспашку. Но знаешь, если бы я задала вопрос, это был бы очень внятный ответ. Поэтому теперь, задним числом, можно считать, что вопрос я все-таки задала, просто сама не заметила. Неважно. Но когда я села в машину, чтобы ехать домой, уже понимала, как будет дальше. В смысле как мне теперь себя вести и что делать. И как к этому относиться. Правильный ответ: да как получится. Как бог на душу положит. Универсальная формула. Поэтому я просто живу себе дальше, как всегда жила. Каждый день по Вису Швентую с пророчествами не мотаюсь, ты не думай. Но и не избегаю ее специально, как раньше. Если по дороге, сворачиваю туда, почему нет. И если, пока иду, у меня звонит телефон, я, конечно, отвечаю не откладывая: «Посмотри в шкафу», «Не забудь, о чем мы утром говорили», «Беги туда немедленно», «Не спеши с этим делом пока», — короче, что требуется по обстоятельствам, то и говорю, не задумываясь о последствиях. А если вдруг обнаруживаю, что, замечтавшись, брякнула что-то вслух без всякого телефона, не беру в голову. Сказала — и сказала, чего уж теперь. С кем не бывает. Я не всемогущий оракул, не пророк, ответственный за счастье суеверной части виленского человечества. Просто человек, который иногда проходит по улице Всех Святых и говорит что-то вслух. Может быть, кто-то услышит мой голос и примет его на свой счет, а может, нет. Неважно. Совершенно неважно, потому что нас великое множество — тех, кто порой что-то говорит, и тех, кто слышит, и тех, кто не слышит. Был бы музыкант, а дудка всегда найдется, уж если ему приспичит, возьмет первую попавшуюся и сыграет. Я, конечно, очень счастливая дудка — не потому, что играю лучше прочих, а потому, что точно знаю — музыкант есть. Понятия не имею, кто он, что за пьесу играет и почему выбрал для концерта именно улицу Вису Швентую, а не какую-нибудь еще. И даже вообразить не могу, как звучит вся мелодия целиком. Но пока он играет, почему бы мне, как и всем остальным, не быть под рукой.

URL